Тем не менее у Деборы не было и этой малости. И пытаться донести до нее, как все это делается, было сложнее, чем объяснить слепому, что такое радуга. Это был отвратительный опыт, и к началу конференции я оказался таким же взмокшим и вымотанным, как и моя сестра. Когда мы увидели комнату, до отказа наполненную истекающими слюной хищниками, никому из нас не стало легче. На секунду Дебора замерла на месте с занесенной для следующего шага ногой. Тут как будто кто-то щелкнул переключателем — все репортеры повернулись к ней и, как обычно, начали выкрикивать вопросы, раздался треск фотоаппаратов. Увидев хмурую Дебору со стиснутыми зубами, я набрал в грудь побольше воздуха.
«Она справится», — подумал я, с некоторой долей гордости за свою работу наблюдая за сестрой, поднимающейся на кафедру.
Разумеется, моя гордость растаяла, как только Дебора открыла рот, и в течение пятнадцати минут я наблюдал самый жалкий спектакль, какой приходилось когда-либо видеть. Было неприятно смотреть на выступление Деборы перед полной комнатой полицейских. Но зрелище Деборы, пытающейся сделать заявление на пресс-конференции, стало настолько мучительной пыткой, что, уверен, парни в черных капюшонах, работавшие в свое время на инквизицию, вздрогнули бы и отказались принимать в этом участие. Дебора запиналась, заикалась, заливалась холодным потом и хромала от одной аккуратно сформулированной фразы к другой, будто признавалась в изнасиловании ребенка. Когда она наконец закончила заявление, над которым я так долго работал, в комнате наступила тишина, длившаяся несколько секунд. А затем репортеры набросились на Дебору с жестокостью почуявших кровь пираний. Все, что происходило до этого, показалось милой детской игрой по сравнению с их яростной атакой. И я видел, как Дебора аккуратно оборачивает вокруг шеи метафорическую веревку и висит между небом и землей, качаясь на ветру, пока не пришло спасение в лице капитана Мэттьюза. Достаточно настрадавшись за время пресс-конференции, он вышел вперед и сказал:
— Больше никаких вопросов. — Он не то чтобы сбросил Дебору с кафедры, но стало очевидно, как ему хотелось именно этого.
Капитан одарил яростную толпу тяжелым взглядом, и показалось, будто ему удалось подчинить ее силе своего мужественного облика. Репортеры действительно немного успокоились.
— Итак, — сказал он после небольшой паузы, — члены семьи, — он прикрыл рот кулаком и прокашлялся, заставив меня задуматься, не заразился ли он от Деборы, — мистер и миссис Альдовар хотели бы сделать краткое заявление. — Он кивнул и сделал приглашающее движение рукой.
Выглядевший совершенно потерянным мистер Альдовар подвел свою жену к микрофону. Она казалась истощенной и постаревшей на несколько лет, но, представ перед толпой, взяла себя в руки, оттолкнула поддерживающую руку мужа и достала лист бумаги. Невероятно, но в этот момент умолкли даже журналисты.
— Я хотела бы обратиться к человеку или людям, которые забрали нашу девочку. — Она остановилась и, последовав общему примеру, откашлялась. — Нашу Саманту. У нас не так уж много денег, но все, что у нас есть, и то, что мы сможем достать, — ваше. Только, пожалуйста, не причиняйте вреда нашей девочке, пожалуйста. Только… — Больше она ничего не смогла выговорить. Она закрыла лицо руками, и листок упал на землю. Мистер Альдовар обнял ее и посмотрел на толпу так, будто все они знали, где Саманта, но отказывались говорить.
— Она хорошая девочка, — зло сказал он. — Нет никакой причины… Пожалуйста, — продолжил он более мягким тоном, — пожалуйста, отпустите ее. Что бы вам ни было нужно, отпустите ее. — Его лицо исказилось, и он отвернулся.
Капитан Мэттьюз вышел вперед и одарил аудиторию еще одним суровым взглядом.
— Итак, — сказал он, — у всех у вас есть фотография этой девочки — Саманты. Мы просим помочь нам распространить ее, и если люди, то есть граждане, увидят ее, пусть позвонят на нашу «горячую линию». У вас есть этот номер.
И давайте распространять фотографию и номер, чтобы вернуть девушку. Живой.
Он окинул собравшихся лучшим из своих взглядов — уверенным и мужественным, прямо в объективы фотоаппаратов. После чего произнес:
— Благодарю вас за помощь. — Постояв за кафедрой еще немного, чтобы фотографы могли сделать еще по одному снимку его мужественного лица, на котором было написано умение приказывать, он произнес: — Это все. — И отошел.
Вполне предсказуемо комната тут же наполнилась хаосом громких голосов. Мэттьюз махнул рукой и обернулся, чтобы сказать что-нибудь утешительное Альдоварам. Все действительно закончилось. Я протолкался сквозь толпу к Деборе, получив и раздав по дороге несколько чувствительных тычков в ребра. Она стояла в стороне, сжимая и разжимая кулаки. Ее лицо уже не казалось таким бледным, но вид у нее все еще был встрепанный, как будто ее только что разбудили и ей снились кошмары.
— Если мне придется делать это еще раз, — сказала она сквозь зубы, — я сдам свой чертов значок.
— Если ты еще раз попытаешься это сделать, — ответил я, — Мэттьюз заберет его у тебя сам.
— О, черт. Все было настолько плохо?
— Не настолько, — заверил я ее, — а еще хуже.
Думаю, мое мрачное состояние не позволило мне предсказать ближайшее будущее, и Деб наградила меня сильным тычком в руку. С одной стороны, я обрадовался, увидев, что она немного отошла после испытания. С другой — это было зверски больно.
— Спасибо за поддержку, — сказала она. — Давай выбираться отсюда. — Она развернулась и начала сердито проталкиваться сквозь толпу. Я последовал за ней, потирая руку.